Александрова Домовенок Кузька Все Книги
И все ребята. И трогательном домовенке Кузьке. О книге Домовенок Кузька.
Девочка взяла веник, да так и села на пол, до того испугалась. Под веником кто-то был!
Небольшой, лохматый, в красной рубахе, блестит глазами и молчит. Девочка тоже молчит и думает: «Может, это ёжик? А почему он одет и обут, как мальчик? Может, ёжик игрушечный? Завели его ключом и ушли. Но ведь заводные игрушки не умеют кашлять и так громко чихать». – Будьте здоровы! – вежливо сказала девочка.
– Ага, – басом ответили из-под веника. – Ладно. Девочка так испугалась, что все мысли сразу выскочили у неё из головы, ни одной не осталось. Звали девочку Наташей. Только что вместе с папой и мамой они переехали на новую квартиру. Взрослые укатили на грузовике за оставшимися вещами, а Наташа занялась уборкой. Веник отыскался не сразу.
Он был за шкафами, стульями, чемоданами, в самом дальнем углу самой дальней комнаты. И вот сидит Наташа на полу. В комнате тихо-тихо. Только веник шуршит, когда под ним возятся, кашляют и чихают. – Знаешь что? – вдруг сказали из-под веника. – Я тебя боюсь. – И я вас, – шёпотом ответила Наташа. – Я боюсь гораздо больше.
Ты отойди куда-нибудь подальше, а я пока убегу и спрячусь. Наташа давно бы сама убежала и спряталась, да у неё от страха руки и ноги перестали шевелиться. – Знаешь что? – немного погодя спросили из-под веника. – А может, ты меня не тронешь? – Нет, – сказала Наташа. – Не поколотишь? Не жваркнешь?
– А что такое «жваркнешь»? – спросила девочка. – Ну, наподдашь, отлупишь, отдубасишь, выдерешь – всё равно больно, – сообщили из-под веника. Наташа сказала, что никогда не Ну, в общем, никогда не стукнет и не поколотит.
– И за уши не оттаскаешь? А то я не люблю, когда меня за уши дёргают или за волосы. Девочка объяснила, что тоже этого не любит и что волосы и уши растут совсем не для того, чтобы за них дёргать. – Так-то оно так – помолчав, вздохнуло лохматое существо. – Да, видно, не все про это знают – И спросило: – Дряпать тоже не будешь? – А что такое «дряпать»? Незнакомец засмеялся, запрыгал, веник заходил ходуном.
Наташа кое-как разобрала сквозь шуршание и смех, что «дряпать» и «царапать» – примерно одно и то же, и твёрдо пообещала не царапаться, ведь она – человек, а не кошка. Прутья у веника раздвинулись, на девочку посмотрели блестящие чёрные глаза, и она услышала: – Может, и свориться не будешь? Что такое «свориться», Наташа опять не знала. Вот уж лохматик обрадовался: заплясал, запрыгал, руки-ноги болтались и высовывались из-за веника во все стороны.
– Ах, беда, беда, огорчение! Что ни скажешь – не по разуму, что ни молвишь – всё попусту, что ни спросишь – всё без толку! Незнакомец вывалился из-за веника на пол, лаптями в воздухе машет: – Охти мне, батюшки! Охти мне, матушки!
Вот тетёха, недотёпа, невразумиха непонятливая! И в кого такая уродилась? Ну, да ладно! Ум хорошо, а два лучше того! Тут Наташа потихоньку стала смеяться. Уж очень потешный оказался человечек. В красной рубахе с поясом, на ногах лапти, нос курносый, а рот до ушей, особенно когда смеётся.
Лохматик заметил, что его разглядывают, убежал за веник и оттуда объяснил: – «Свориться» – значит «ссориться, ругаться, позорить, измываться, дразниться», – всё едино обидно. И Наташа поскорее сказала, что ни разу, никогда, нипочём его не обидит. Услышав это, лохматик выглянул из-за веника и решительно произнёс: – Знаешь? Тогда я совсем тебя не боюсь. Я ведь храбрый!
Банька – Ты кто? – спросила девочка. – Кузька, – ответил незнакомец. – Это тебя звать Кузька.
– Сказки знаешь? Сперва добра молодца в баньке попарь, накорми, напои, а потом и спрашивай. – Нет у нас баньки, – огорчённо сказала девочка. Кузька презрительно фыркнул, расстался наконец с веником и побежал, держась на всякий случай подальше от девочки, добежал до ванной комнаты и обернулся: – Не хозяин, кто своего хозяйства не знает! – Так ведь это ванна, а не банька, – уточнила Наташа. – Что в лоб, что по лбу! – отозвался Кузька. – Чего-чего? – не поняла девочка.
– Что об печь головой, что головою об печь, – всё равно, всё едино! – крикнул Кузька и скрылся за дверью ванной комнаты. А чуть погодя оттуда послышался обиженный вопль: – Ну, что же ты меня не паришь? Девочка вошла в ванную. Кузька прыгал под раковиной умывальника. В ванну он лезть не захотел, сказал, что слишком велика, водяному впору. Наташа купала его прямо в раковине под краном с горячей водой.
Такой горячей, что руки едва терпели, а Кузька знай себе покрикивал: – А ну, горячей, хозяюшка! Наддай парку! Попарим молодые косточки! Раздеваться он не стал. – Или мне делать нечего? – рассуждал он, кувыркаясь и прыгая в раковине так, что брызги летели к самому потолку. – Снимай кафтан, надевай кафтан, а на нём пуговиц столько, и все застёгнуты.
Снимай рубаху, надевай рубаху, а на ней завязки, и все завязаны. Этак всю жизнь раздевайся – одевайся, расстёгивайся – застёгивайся.
У меня поважнее дела есть. А так сразу и сам отмоюсь, и одёжа отстирается. Наташа уговорила Кузьку хоть лапти снять и вымыла их мылом чисто-начисто. Кузька, сидя в раковине, наблюдал, что из этого выйдет. Отмытые лапти оказались очень красивыми – жёлтые, блестящие, совсем как новые.
Лохматик восхитился и сунул под кран голову. – Пожалуйста, закрой глаза покрепче, – попросила Наташа. – А то мыло тебя укусит. – Пусть попробует! – проворчал Кузька и открыл глаза как можно шире.
Тут он заорал истошным голосом и напробовался мыла. Наташа долго споласкивала его чистой водой, утешала и успокаивала. Зато отмытые Кузькины волосы сверкали как золото. – Ну-ка, – сказала девочка, – полюбуйся на себя! – И протёрла зеркало, висевшее над раковиной. Кузька полюбовался, утешился, одёрнул мокрую рубаху, поиграл кистями на мокром поясе, подбоченился и важно заявил: – Ну что я за добрый молодец!
Загляденье, да и только! Настоящий молодец! – Кто же ты, молодец или молодец? – не поняла Наташа. Мокрый Кузька очень серьёзно объяснил девочке, что он сразу и добрый молодец, и настоящий молодец. – Значит, ты добрый? – обрадовалась девочка. – Очень добрый, – заявил Кузька. – Среди нас всякие бывают: и злые, и жадные. А я добрый, все говорят.
В ответ Кузька начал загибать пальцы: – В баньке я пареный? Воды досыта нахлебался. Так что ж ты меня спрашиваешь? Ты молодец, и я молодец, возьмём по ковриге за конец! – Что-что? – переспросила девочка.
– Опять не понимаешь, – вздохнул Кузька. – Ну, ясно: сытый голодного не разумеет. Я, например, ужасно голодный. Наташа без лишних разговоров завернула добра молодца в полотенце и понесла на кухню.
По дороге Кузька шепнул ей на ухо: – Я таки наподдал ему как следует, этому мылу твоему. Как жваркну его, как дряпну – больше не будет свориться. Олелюшечки Наташа усадила мокрого Кузьку на батарею. Рядом лапти положила, пускай тоже сохнут. Если у человека мокрая обувь, он простудится.
Кузька совсем перестал бояться. Сидит себе, придерживая каждый лапоть за верёвочку, и поёт. Истопили баньку, вымыли Ваваньку. Посадили в уголок, дали кашечки комок! Наташа придвинула к батарее стул и сказала: – Закрой глаза!
Кузька тут же зажмурился и не подумал подглядывать, пока не услышал: – Пора! На стуле перед Кузькой стояла коробка с пирожными, большими, прекрасными, с зелёными листиками, с белыми, жёлтыми, розовыми цветами из сладкого крема. Мама купила их для новоселья, а Наташе разрешила съесть одно или два, если уж она очень соскучится. – Выбирай какое хочешь! – торжественно сказала девочка. Кузька заглянул в коробку, наморщил нос и отвернулся: – Это я не ем. Девочка растерялась. Она очень любила пирожные.
При чём тут козёл? – Ты только попробуй, – нерешительно предложила она. – И не проси! – твёрдо отказался Кузька и опять отвернулся. Да как отвернулся! Наташа сразу поняла, что значит слово «отвращение». – Поросята пусть пробуют, лошади, коровы.
Цыплята поклюют, утята-гусята пощиплют. Ну, зайцы пусть побалуются, леший пообкусывает. А мне – Кузька похлопал себя по животу: – Мне эта пища не по сердцу, нет, не по сердцу! – Ты только понюхай, как пахнут, – жалобно попросила Наташа. – Чего-чего, а это они умеют, – согласился Кузька. – А на вкус трава травой. Видно, Кузька решил, что его угощают настоящими цветами: розами, ромашками, колокольчиками.
Наташа засмеялась. А надо сказать, что Кузька больше всего на свете не любил, когда над ним смеются. Если над кем-нибудь ещё, то пожалуйста. Можно иногда и самому над собой посмеяться.
Но чтоб другие смеялись над ним без спроса, этого Кузька терпеть не мог. Он тут же схватил первое попавшееся пирожное и отважно сунул его в рот. И сейчас же спросил: – Фафа фефеф или фто фофофаеф? Девочка не поняла, но лохматик, мигом расправившись с пирожным и запустив руку в коробку, повторил: – Сама печёшь или кто помогает? – И давай пихать в рот одно пирожное за другим.
Наташа задумалась, что она скажет маме, если Кузька нечаянно съест все пирожные. Но он съел примерно штук десять, не больше. И, на прощание заглянув в коробку, вздохнул: – Хватит. Хорошенького понемножку. Эдак нельзя: всё себе да себе. Надо и о других подумать. – И начал считать пирожные. – Тут ещё осталось Сюра угостить, Афоньку, Адоньку, Вуколочку, и Сосипатрику хватит, и Лутонюшке, и бедненькому Кувыке. Я их тоже сначала обману: ешьте, мол, ешьте, угощайтесь!
Пусть тоже думают, что цветами потчую. И угостим, и насмешим, то-то все будут рады-радёхоньки! Нахохотавшись всласть, Кузька обернулся к Наташе и заявил, что олелюшечек никак не хватит. – Чего не хватит? – рассеянно спросила девочка.
Она всё думала, что сказать маме о пирожных, а ещё думала про Адоньку, Афоньку, Вуколочку. – Олелюшечек, говорю, на всех не хватит. Не красна изба углами, а красна пирогами. Эдаких вот, с цветами! – Кузька даже рассердился и, видя, что девочка не понимает, о чём речь, ткнул пальцем в пирожные: – Вот они, олелюшечки – эти самые пироги цветочные! Я ж говорю, невразумиха ты непонятливая, а ещё смеёшься!
Жердяя звать не надо – Дом без хозяина – сирота, – поёрзав на батарее, сказал Кузька и начал озираться, будто что-то потерял. – И хозяин без дома – тоже сирота. Дома и стены помогают. Наташа оглядела стены. Интересно, как это они будут помогать. Руки у них вырастут, что ли? Или стены станут говорящими? Кто-нибудь начнёт мыть посуду, а стены скажут: «Эй ты!
Сами вымоем!» Или нет. Кто же станет строить такие грубые стены? Это будут очень милые, приветливые стеночки: «Будьте добры, займитесь какими-нибудь другими, более интересными делами, а мы, с вашего позволения, перемоем всю посуду. И пожалуйста, не беспокойтесь: ни одной чашечки не разобьём». Тут, конечно, стены раздвинутся, выйдут роботы, всё сделают – и опять в стены. Кузька между тем очень внимательно оглядывал кухню и заодно объяснял, для чего нужно праздновать новоселье: – У вас, у людей, день рождения раз в году.
А у дома он бывает раз в жизни – его новосельем зовут. Где новоселье – там гости. Где гости – там угощение. Мало угощения – гости подерутся. Пеки олелюшечки, да побольше, чтобы на всех хватило! – Афонька, Адонька, Вуколочка – это твои гости? – спросила девочка. – Сюра забыла, – ответил Кузька. – А ещё жди Пармешу, Куковяку, Лутонюшку.
Так Ещё кого? Пафнутий придёт, Фармуфий, Сосипатр, Пудя, Ховря, Дидим, Теря, Беря, Фортунат, Пигасий, Буян, Молчан, Нафаня, Авундий Феодул с Федулаем прибудут, Пантя, Славуся, Веденей Блудяшку и Себяку звать не буду, разве что сами придут незваными гостями. А вот Поньку, так и быть, кликну.
И Бутеню, и бедненького Кувыку. – Что это, все твои товарищи?! – изумилась девочка. – Так много? – А как же! – важно ответил Кузька. – Без товарищей один Жердяй живёт. Сухой, длинный, на крыше у трубы дымом греется. Завистник, ненавистник и пакостник, лучше сюда его не звать – всех перессорит. Пусть себе торчит на крыше как сухая ветка. Девочка скорей посмотрела в окно, не видно ли Жердяя.
Не только Жердяя, но и труб и дыма на крышах не было, одни антенны поднимались вверх. – Нет, – продолжал Кузька. – Жердяя звать не буду. Вот деда Кукобу позову. Да не соберётся он, дед Кукоба, скажет: «Дорога не близкая, за семь вёрст киселя хлебать – лаптей не напасёшься». А может, и навестит, соскучился, поди.
Севрюк с Пахмурой не придут, зови не зови, эти веселья не любят. Лыгашку глаза б мои не видели! И Скалдыра пусть не показывается. Зато Белебеня сей же час прибежит.
Услышит от Сороки – и здравствуйте-пожалуйста, давно не видались! – От Сороки? – удивилась Наташа. – Разве птицы знают про новоселье?
– Сорока знает, – твёрдо сказал Кузька. – Она везде поспевает. Да толком ничего не понимает. До того занята, что и подумать некогда что надо, чего не надо – про всё трещит, на хвосте тащит.
Сорока скажет вороне, ворона – борову, а боров – всему городу. Не любим мы Сороку, – вздохнул Кузька. – Один Белебеня с ней в ладу живёт. Чуть услышит, у кого какая беда или радость, – ему всё равно, лишь бы народу побольше и угощения, – он и прискачет.
И Лататуй с ним, они всегда вместе. Девочка во все глаза смотрела на Кузьку. Он по-прежнему сидел на батарее, рядом сохли лапти. Кузька придерживал их за верёвочки и болтал ногами.
«Интересно, – думала девочка, – почему у Кузьки ножки маленькие, а лапти такие, что в каждый он может сесть, как в корзину». А ещё она думала о Кузькиных друзьях.
Тоже маленькие, лохматые и в лаптях? Или некоторые в ботинках? Или же большие, лохматые, в пиджаках, с галстуками, но в лаптях? Или же маленькие, причёсанные, в рубахах и в ботинках? А Кузька в это время продолжал: – Белун придёт, и пускай.
Всегда ему рады. Тихий старичок, смирный, ласковый. Вот только носовой платок для него не забыть припасти, если попросит нос вытереть. Банник непременно пожалует, то-то ему здесь светло покажется после тёмной бани. Ещё Петряй и Агапчик навестят, Поплеша с Амфилашей, Сдобыш, Луп, Олеля Лишь бы Тухляшка не навязался, ну его!
– Ой, Кузенька! Windows xp sp3 game edition 2008 русская версия 1.0.0 sata hdd drivers.. – изумилась Наташа. – Сколько же у тебя друзей! – Сколько друзей-то? Скажу, да погожу, – ответил Кузька, ёрзая на горячей батарее, и добавил: – Кабы я блином был, мне бы в самый раз на этой печурке доспеть, подрумяниться. Он поглядел вниз и вздохнул: – Давно бы отсюда ушёл, да шесток больно высок, до полу лететь далеко, а ухватиться не. Наташа скорей пересадила бедняжку на подоконник.
«Эка благодать – весь белый свет видать!» – обрадовался Кузька и прижался носом к стеклу. Девочка тоже посмотрела в окно. Обиженный самолётик По небу неслись облака. Тоненькие, с виду совсем игрушечные подъёмные краники двигались между светло-жёлтыми, розовыми, голубыми коробочками домов, поднимали и опускали стрелы. Дальше был виден синий лес, до того синий, будто в нём и деревья растут синие с голубыми листьями и лиловыми стволами. Над синим лесом летел самолётик. Кузька показал ему язык, потом обернулся к девочке: – Много всякого народу пожалует на новоселье.
Придут и скажут: «Вот спасибо тому, кто хозяин в дому!» Будет что рассказать, будет что вспомнить. Друзья к нам придут, и знакомые, и друзья друзей, и знакомые друзей, и друзья знакомых, и знакомые знакомых.
С некоторыми водиться – лучше в крапиву садиться. Пусть и они приходят. Друзей всё равно больше.
– А где они живут, твои друзья? – спросила девочка. – Как где? – удивился лохматик. – Везде, по всему миру, каждый у себя дома.
И в нашем доме тоже. Мы высоко живём? На восьмом этаже? А на двенадцатом уже раньше нас Тарах поселился, на первом Митрошка – тонкие ножки живёт понемножку.
Наташа недоверчиво спросила, откуда Кузька про это знает. Оказалось, от знакомого воробья по имени Летун. Сегодня, когда машина остановилась и стали выгружать вещи, воробей как раз купался в луже около подъезда.
Митрошка и Тарах, которые приехали сюда раньше, просили его кланяться всем, кто ещё приедет в этот дом. – Помнишь, – спросил Кузька, – он нам из лужи кланялся, мокренький такой, встрёпанный? Слушай, ему же там до самого вечера сидеть и кланяться!
Посиди-ка весь день в луже, не пивши, не евши. Думаешь, хорошо?
– Ну, попить-то он может, – нерешительно сказала Наташа. – Угу, – согласился Кузька. – А поесть мы ему олелюшку бросим в окошко. Только аккуратно, а то попадёшь в голову, а он маленький, эдак и ушибить можно. Они долго возились с задвижками, открывали окно, потом высунулись, увидели лужу, рядом с ней серую точку (видно, Летун не всё время купался, иногда и загорал) и очень удачно бросили из окна пирожное «наполеон»; оно упало прямо в лужу. Только успели закрыть окно, Кузька как закричит: – Ура! Внизу по широкому новому шоссе мчался грузовик с узлами, столами, шкафами. – Ну-ка, ну-ка, что у нас за соседи! – радовался Кузька. – Друзья или просто знакомые?
А не знакомы, долго ль познакомиться – приходи сосед к соседу на весёлую беседу. Куда уезжаешь? Вот они мы, не видишь, что ли? Остановись сей же час, кому говорят!
Но грузовик проехал мимо и увёз людей с их добром в другой дом, к другим соседям. Кузька чуть не плакал: – А всё машина виновата!
Не могла остановиться, что ли? К другим соседям поехали. А к нам жди-пожди – то ли дождик, то ли снег, то ли будут, то ли нет. Наташе успокоить бы его, а она слова сказать не может, смеяться хочется. И вдруг она услышала: – Эй ты! Сюда заворачивай! Лети, лети к нам в гости со всеми чадами и домочадцами, с друзьями и с соседями, со всем домком, окромя хором!
Девочка посмотрела в окно: коробки домов, подъёмные краны, а над ними самолёт. – Ты кого зовёшь?
– Его! – Кузька ткнул пальцем в небо, указывая на самолёт. – Давеча он также летел, а я его подразнил. Кузька смутился, покраснел, даже уши у него стали красными от смущения. – Я ему язык показал. Может, видела? Обиделся, поди.
Пусть уж побывает у нас, олелюшечек отведает. А то скажет: дом-то хорош, да хозяин негож. Наташа рассмеялась. Самолёт к нам зовёт, кормить его собирается!
– Вот чудак, да он же здесь не поместится. – Толкуй больной с подлекарем! – развеселился Кузька. – Вот машину, которая нас везла, я в гости не звал, велика, в горницу не влезет.
А самолёт – другое дело. Сколько их в небе перевидал, ни один крупнее вороны или галки на глаза не попадался. А этот не простой самолёт, обиженный. Если тесно ему покажется, так ведь в тесноте, да не в обиде.
А будешь надо мной смеяться – убегу, и поминай как звали. Самолёт, конечно, не откликнулся на Кузькино приглашение, а улетел, куда ему было надо. Кузька долго-долго глядел ему вслед и грустно сказал: – И этот не захотел к нам в гости. Крепко на меня обиделся, что ли Воробьиный язык Наташа решила больше не смеяться над Кузькой.
Если маленькие чего не знают, на то они и маленькие. Вырастут – узнают. А Кузька – совсем маленький, хоть и в огромных лаптях. Откуда ему знать про самолёты? – Ты разве в машине с нами приехал? – спросила девочка. – А то где же? – важно ответил лохматик. – Я у неё спросил: «Довезёшь?» – «Полезай, – отвечает, – довезу». – У машины спросил?
Без спросу – останешься без носу. Очень удобно ехал. Мы с веником там хорошо уместились. – Что ж, машина так и сказала: «Полезай – довезу»?
– Ну, она-то по-своему, по-машинному: «Рр!» Да я не остолоп, понял. Вот и довезла. Тут я, видишь?
Аудиосказка Домовенок Кузька
Вот он. – Кузька для убедительности потыкал в себя пальцем и сказал, что машинные языки ещё не ахти как знает. То ли дело птичьи или звериные. И тут как раз зачирикал воробей. Может, Летун прилетел благодарить за угощение? Наташа искала глазами воробья, а в кухне уже свистели синицы, заливался соловей, стучал дятел. Мяукнула кошка.
Птицы умолкли. Громко залаяла собака. Невидимая кошка заорала изо всех кошачьих сил и удрала.
А невидимая собака вдруг как тявкнет на девочку! Наташа чуть со стула не свалилась и закричала: «Мама!» И тут всё стихло, кроме Кузькиного смеха. Это он кричал разными голосами.
Она хотела попросить, чтобы Кузька ещё полаял, но тут замычала корова, закукарекал петух, заблеяли овцы и козы, закудахтала курица, запищали цыплята. Курица звала детей всё громче, цыплята пищали всё жалобней, а потом смолкли.
Верно, курица увела их подальше от стада, от множества копыт и мохнатых ног. Вдруг замолкли овцы с козами и заревел кто-то страшный. Зашумели, заскрипели деревья, завыл ветер. Кто-то ухал, верещал, стонал. Но вот всё затихло, в тишине что-то взвизгнуло. – Страшно, да? – спросил Кузька. – Я тогда тоже испугался. Когда и где испугался, он рассказывать не стал, а задумчиво произнёс: – По-воробьиному-то я давно говорю.
И по-вороньи, и по-куриному. Лошадиный знаю, козлиный, бычий, свинячий, ну и кошачий, и собачий. А когда в лес попал, заячьему выучился, беличьему, лисьему Волчий понимаю, медвежий. Рыбьи языки хуже знаю, трудные они: покуда выучишь, десять раз утопнешь или простудишься. Ещё карасий от щучьего отличу, а больше ни-ни.
Домовенок Кузька Читать
Наташа во все глаза смотрела на Кузьку. Маленький, а сколько языков знает! А вот она, хоть и большая, знает всего несколько десятков английских слов и одно немецкое.
Домовенок Кузя Смотреть
Обращаем внимание, что Ваш IP-адрес будет сохранен с целью предотвращения несанкционированного использования персональной информации. Любые попытки несанкционированного использования персональной информации будут пресекаться и преследоваться самым серьезным образом. В случае возникновения вопросов при оплате, Вы можете обратиться в службу пользовательской поддержки по телефону +7 (495) 134-07-29, или по e-mail support@payonline.ru. Вы сможете найти этот платеж в вашей банковской выписке по идентификатору 'WWW.LITRES.RU'. Продолжая использовать наш сайт, вы даете согласие на обработку файлов cookie, пользовательских данных (сведения о местоположении; тип и версия ОС; тип и версия Браузера; тип устройства и разрешение его экрана; источник откуда пришел на сайт пользователь; с какого сайта или по какой рекламе; язык ОС и Браузера; какие страницы открывает и на какие кнопки нажимает пользователь; ip-адрес) в целях функционирования сайта, проведения ретаргетинга и проведения статистических исследований и обзоров. Если вы не хотите, чтобы ваши данные обрабатывались, покиньте сайт.